Много шума из-за маленького динго.
Как-то в пасмурный день 1939
года мне позвонил мой близкий друг, профессор Антониус, директор
Шенбруннского зоопарка. - Вы говорили, что хотели бы дать вашей
собаке на воспитание маленького динго. Шесть дней назад одна из
наших динго ощенилась; приезжайте немедленно и выберите какого
хотите... Услышав эту ошеломляющую новость, я тотчас же бросился в
зоопарк, хотя у меня было какое-то важное дело. Я легко заманим
совсем ручную и очень добродушную мать-динго в смежное помещение,
а сам выбрал из копошившихся в ящике рыжевато-коричневых меховых
клубочков единственного кобелька, на котором не было никаких
меток, свидетельствовавших о том, что его предки были когда-то
спутниками человека.
Динго - это очень интересное животное, это
единственное крупное млекопитающее, не принадлежащее к подклассу
сумчатых, которое было обнаружено на Австралийском континенте,
когда он был открыт. Помимо динго, высшие млекопитающие были
представлены там только несколькими видами летучих мышей, каким-то
образом перебравшихся в Австралию. Прочие же млекопитающие -
обитатели этого континента, с очень давних пор пребывали в
географической изоляции, принадлежали исключительно к сумчатым, во
многом еще очень примитивным. Кроме того, там жили еще и люди -
темнокожие аборигены, находившиеся на первобытном уровне: они не
обрабатывали землю, не имели домашних животных и, видимо, по
культурному и духовному развитию стояли заметно ниже своих
предков, когда-то поселившихся там. Эти предки были такими же
хорошими мореходами, как нынешние обитатели Новой Гвинеи. Такой
регресс аборигенов, возможно, связан с тем, что добывание пищи
было для аборигенов сравнительно простой задачей - многие сумчатые
глупы, и охота на них не требует большой изобретательности.
Вопрос, является ли динго настоящей дикой
собакой или он происходит от домашней собаки, попавшей в Австралию
вместе с первыми поселенцами, вызвал много споров. Сам я твердо
убежден в правильности второй версии. Всякий, кто хорошо знаком с
физическими признаками одомашнивания, ни на мгновение не усомнится
в том, что динго - домашнее животное, одичавшее вторично.
Утверждение Брема, будто пробежка динго - это пробежка "настоящей
дикой собаки, не наблюдающаяся ни у одной домашней собаки", в
корне неверно; эскимосские собаки гораздо больше, чем динго,
напоминают своими движениями волков и шакалов. К тому же для динго
характерны белые "чулки" или звездочки, а кончик хвоста у них
почти всегда белый, причем у разных особей эти метки
распределяются по-разному - особенность, никогда не наблюдающаяся
у диких животных, но постоянно встречающаяся у всех домашних
пород. Я не сомневаюсь, что в Австралию динго привез человек и что
динго обособлялся от него по мере того, как культура австралийцев
регрессировала. Тот же самый фактор, который, возможно, вызвал
этот регресс, - медлительность большинства сумчатых и легкость
охоты на них - вероятно, способствовал и полному одичанию
австралийской собаки.
Мне хотелось составить собственное мнение о
сущности натуры динго и о его поведении с домашними собаками, а
потому я решил вырастить щенка-динго у себя дома. Удобный случай
представился, когда Сента, мать Стаси, и самка-динго в
Шенбруннском зоопарке забеременели одновременно. Я как раз засунул
моего динго в портфель, когда Антониус внезапно взглянул на часы и
воскликнул: - Боже мой! Мне пора. Я должен быть на похоронах
старика Вернера! А вы разве не идете? - Конечно, иду! - Тут я
вдруг сообразил, что именно это важное дело маячило все время
где-то у меня в памяти. Профессор Фриц Вернер был моим учителем, и
я питал к нему глубочайшее уважение - в наши дни трудно найти
человека, который знал бы животных так, как он. Его узкой
специальностью была герпетология, то есть он занимался амфибиями и
рептилиями, но в то же время он был выдающимся зоологом широкого
профиля и принадлежал к тому ныне почти исчезнувшему типу ученых,
которые способны с одного взгляда узнать любое ползающее или
летающее существо. Его эрудиция была огромна и охватывала
буквально все классы животного мира. Ходить с ним на экскурсии
было столь же интересно, сколь и поучительно, потому что он почти
без колебаний сразу же называл практически любое живое существо.
Те, кто бывал с ним в его многочисленных экспедициях в Северной
Африке и на Ближнем Востоке, рассказывали мне, что фауну этих
областей он знал не худе, чем фауну своей родной страны. Вдобавок
профессор Вернер с большим успехом разводил животных в неволе, и я
получил от него массу сведений о том, как нужно содержать
террариумы. И вот теперь я оказался в весьма затруднительном
положении: я хотел отдать последний дог моему глубоко почитаемому
учителю, но в то же время мне нужно было как можно скорее
доставить динго к его приемной матери в Альтенберг. Однако я был
уверен, что щенок будет спокойно спать в теплом гнезде, которое я
устроил для него у себя в портфеле, а потому мы отправились из
Шенбрунна прямо на кладбище. Я надеялся затеряться где-нибудь в
конце процессии, но профессор Вернер был холостяком и почти не
имел родственников, и мы с Антониусом, как ученики покойного,
которых он всегда отличал, вынуждены были идти за гробом в первых
рядах. И вот, когда мы, полные искреннего горя, стояли перед
открытой могилой старого зоолога, из глубины моего портфеля
внезапно раздался тонкий, пронзительный вопль - вопль щенка,
призывающего мать. Я расстегнул портфель и сунул в него руку,
чтобы утихомирить маленького динго, но он только завизжал еще
пронзительнее. Мне оставалось одно - поскорее скрыться. Я
осторожно пробрался сквозь густую толпу, а Антониус, как настоящий
друг, последовал за мной. Подавив смех, он сказал: - Это оскорбило
чувства всех, кто там присутствовал... кроме старика Вернера. - И
на глазах у него показались слезы. И как знать? Возможно, из всех,
кто стоял у могилы, ближе всех старому профессору были мы с
маленьким динго в портфеле.
Приехав в Альтенберг с моим портфелей, я сразу
же прошел на террасу, которая на время была отдана в распоряжение
Сенты, и преподнес ей австралийского кукушонка. Динго тем временем
успел отчаянно проголодаться и теперь непрерывно скулил и
повизгивал. Сента услышала его еще издали и направилась мне
навстречу, тревожно навострив уши. Собаки видят довольно плохо, да
Сента была и не настолько умна, чтобы сообразить, что ее малыши на
месте. Жалобные вопли, доносившиеся из портфеля, разбудили в ней
материнские инстинкты, и она уже считала невидимого щенка своим. Я
извлек динго на свет и положил посреди террасы, надеясь, что она
сама унесет его к себе в ящик.
Если вы хотите, чтобы млекопитающая мать
приняла чужого малыша, лучше всего подложить его ей перед логовом
и в наиболее беспомощном виде. В этом случае копошащееся существо
стимулирует материнский инстинкт гораздо сильнее, и приемная мать
скорее всего осторожно унесет к себе сироту, подброшенного
снаружи; если же она обнаружит его среди своих малышей, то
воспримет как чужака и съест. В определенной мере такое поведение
понятно и с человеческой точки зрения. Но хотя малыш и унесен в
логово, это еще не означает усыновления. У низших млекопитающих,
вроде крыс и мышей, чужой детеныш, лежащий у гнезда, нередко
вызывает реакцию перетаскивания, по позже, в гнезде, он опознается
как чужак и безжалостно пожирается. Еще более элементарно -
рефлекторной и, с точки зрения человека, еще менее
последовательной представляется та форма материнской реакции
прихода на помощь, которая существует у многих птиц. Предположим
для примера, что пеганка, ведущая выводок, увидит в руках
экспериментатора надрывно пищащего утенка кряквы. Пеганка
немедленно с удивительным мужеством бросится на человека и
буквально вырвет утенка из его пальцев. Однако такое
противоречивое поведение очень просто: призывный крик утенка
кряквы почти не отличается от писка молодых пеганок, и он чисто
рефлекторно вызывает у матери-пеганки стремление прийти утенку на
помощь. Однако пушок птенцов кряквы заметно отличается от пушка
пеганок, а потому спасенный было утенок воспринимается рядом с ее
собственными утятами как чужак, и его вид побуждает в ней реакцию
защиты выводка - также чисто рефлекторную. И маленькая кряквы из
птенца, которого надо спасти, внезапно превращается во врага,
которого необходимо прогнать. Даже у столь высокоразвитого в
психическом отношении млекопитающего, как собака, легко может
возникнуть такой же внутренний конфликт, вызванный
противоположными побуждениями рефлекторного порядка.
Маленький динго поскуливал, и Сента кинулась к
нему, явно намереваясь унести его в ящик. Она даже не остановилась
обнюхать его, чтобы убедиться, что перед ней действительно ее
собственный щенок. Вместо этого она сразу же нагнулась над
плачущим малышом и широко открыла пасть, готовясь ухватить его для
переноса: собаки в этих случаях забирают щенка так глубоко в
пасть, что он оказывается позади клыков, которые могли бы его
поранить. И в этот момент в ноздри Сенты ударил чужой дикий запах,
который динго привез с собой из зоопарка. Она в ужасе отпрянула и
при этом выдохнула воздух с каким-то кошачьим шипением - ни до, ни
после мне не приходилось слышать, чтобы собаки испускали подобный
звук. Однако затем она снова направилась к щенку, осторожно
принюхиваясь. Прошло не меньше минуты, прежде чем она коснулась
его носом. Но после этого Сента внезапно принялась ожесточенно
вылизывать его шкурку - мне были хорошо знакомы эти
продолжительные подсасывающие движения ее языка: при обычных
обстоятельствах собака слизывает таким образом с новорожденного
щенка оболочку плодного пузыря.
Для того чтобы объяснить ее поведение, я должен
буду несколько отвлечься. В тех случаях, когда млекопитающие
матери поедают своих новорожденных детенышей (это явление
наблюдается у домашних животных, например у свиней и кроликов, а
иногда и в питомниках, где разводят пушных зверей), причина обычно
заключается в каком-то дефекте тех реакций, которые приводят к
удалению плодной оболочки, а также плаценты и к перегрызанию
пуповины. Едва детеныш родится, как мать начинает подсасывающими,
лижущими движениями подцеплять складку плодной оболочки таким
образом, чтобы захватить ее резцами и аккуратно прокусить. (При
этом нос ее сморщивается, а резцы оскаливаются примерно так же,
как при "выкусывании" насекомых, когда собака, пытаясь избавиться
от паразитов, жует собственную кожу в надежде прихватить при этом
одного из своих мучителей). После того как плодная оболочка таким
образом вскрывается, мать все глубже и глубже всасывает ее в пасть
и постепенно заглатывает; дальше наступает через плаценты и
соединенной с ней части пуповины. На этом этапе покусывание и
всасывание замедляются и становятся более осторожными, пока,
наконец, свободный конец пуповины не открутится, как кончик
сосиски, и не будет высосан досуха. Тут, конечно, операция должна
прекратится. К несчастью, у домашних животных процесс часто на
этом не останавливается. В таком случае не только проглатывается
пуповина, но и распарывается брюшко новорожденного в области
пупка. У меня была крольчиха, которая продолжала вылизывание до
тех пор, пока не съедала печень своего детеныша. Фермеры и
кролиководы знают, что свиноматке или крольчихе, которая имеет
обыкновение съедать свой приплод, можно в этом воспрепятствовать,
если сразу же забрать у нее новорожденных детенышей и подложить их
ей очищенными и сухими несколько часов спустя, когда у нее угаснет
потребность поедать плодную оболочку и плаценту. Ясно, что эти
животные, несмотря на подобное отклонение, обладают абсолютно
нормальными материнскими инстинктами. Другие самки см вполне
нормальным поведением, принадлежащие к самым разнообразным видам
млекопитающих, избавляются от мертвых или больных новорожденных,
поедая их. Движения, которые они проделывают, точно совпадают с
теми, к каким они прибегают, поедая плодную оболочку и плаценту, и
начинают они, естественно, с пупка. Мне как-то довелось наблюдать
чрезвычайно яркий пример такого поведения в Шенбруннском зоопарке,
где жила чета ягуаров - оранжево-желтый самец и великолепная
черная самка, которая чуть ли не ежегодно приносила прекрасных
здоровых котят, таких же черных, как она сама. В том году, о
котором идет речь, у нее родился только один котенок, хилый
заморыш. Тем не менее он дотянул до двух месяцев. Как раз в то
время я заглянул к профессору Антониусу, и когда мы, прогуливаясь
по зоопарку, подошли к клеткам с крупными хищниками, он сказал
мне, что ягуаренок в последнее время начал хиреть и вряд ли
выживет. В эту минуту мать как раз "умывала" его, то есть
вылизывала с головы до ног. Возле клетки стояла художница,
постоянная посетительница зоопарка, очень любившая животных. Она
сказала, что ее очень трогает заботливость, с какой эта большая
кошка ухаживает за своим больным малышом. Но Антониус печально
покачал головой и повернулся ко мне: - Вопрос на экзамене
специалисту по поведению животных: что происходит сейчас с самкой
ягуара? Я сразу понял, на что он намекал. В вылизывании
чувствовалась нервная торопливость, и в нем проскальзывала
тенденция к подсасыванию; кроме того, я заметил, как мать дважды
подсовывала нос под брюхо детеныша, метясь языком в пупок. Поэтому
я ответил: - Начинается конфликт между реакцией ухода за пометом и
стремлением сожрать мертвого детеныша. Добросердечная художника
отказалась этому поверить, но мой друг согласно кивнул, и, к
несчастью, я оказался прав: наутро маленький ягуар исчез
бесследно. Мать съела его.
Вот о чем я вспомнил, глядя, как Сента
вылизывает маленького динго, и не ошибся в своем заключении. Через
минуту-другую она подсунула нос под щенка и перекатила его на
спину. Затем она принялась тщательно вылизывать его пупок и вскоре
уже начала прихватывать зубами кожу брюшка. Динго взвизгнул и
громко заскулил. Снова Сента в ужасе отпрянула, словно подумав: "Я
сделала малышу больно!" Было ясно, что реакция ухода за пометом,
"жалость", вызванная визгом, вновь взяла верх. Сента решительно
потянулась к голове щенка, словно намереваясь унести его в ящик,
но когда открыла пасть, чтобы взять его, она вновь ощутила
странный, незнакомый запах и опять принялась торопливо, со всем
большим жаром вылизывать динго, пока вновь не ущипнула его за
живот. Он опять взвизгнул от боли, и она опять отскочила в ужасе.
Потом вновь подошла к нему, но движения ее стали еще торопливее,
язык работал еще отчаяннее, а противоположные побуждения сменялись
еще чаще - она никак не могла решить, унести ли ей сироту к себе
или съесть его, как нежеланного и "неправильно пахнущего"
подкидыша. Легко было заметить, какие внутренние мучения
испытывает Сента, и вскоре она не выдержала: присев перед динго на
задние лапы, она подняла нос к небу и излила свое смятение в
долгом волчьем вое. Тут я забрал не только динго, но и всех щенят
Сенты, посадил в картонную коробку возле кухонной плиты и оставил
там на ночь, чтобы они хорошенько потерлись друг о друга,
перемешав все запахи. Когда на следующее утро я отнес Сенте щенят,
она приняла их с некоторым сомнением и пришла в сильное
возбуждение. Но вскоре она перетаскала их в конуру, захватив и
маленького динго, причем не первым и не последним, а среди прочих.
Однако позже она распознала в нем чужака и, хотя не выгнала и даже
вскармливала вместе со своими детьми, как-то укусила его за ухо с
такой свирепостью, что ухо это навсегда осталось искалеченным и
жалобно свисало набок.
| Назад | Содержание | Далее |
Моб. телефон (+371) 29220354 e-mail: tempo@assystems.lv